- Все окна закрыть! И чтоб никто, ты слышишь, никто не ходил в восточное крыло!
- Но, ваша светлость...
- Никто!

Я никогда не слышал, чтобы ее слетлость повышала голос. Матушка всегда на редкость... спокойна? Безразлична? Холодна? Да, холодна.
Занимательно.
Неслышно подхожу к чуть приоткрытой двери, стараясь не попадать в луч света. Прильнув к стене, прислушиваюсь к вновь ровному голосу, как в детстве.
читать дальшеВсе здесь возвращает меня в беззаботное время. Такой незнакомый сейчас отчий дом, матушка, застывшим извоянием, стоящая у камина, отец... Вот только отца уже нет. Le Roi est mort, vive le Roi!
Ели успеваю поймать ладонью горький смех. Впиваюсь зубами в свою же плоть, болью жаждя заглушить крик. Не-ль-зя.
Ох, совсем забылся. Восточное крыло?

-... до отъезда его светлости.
- Прослежу.
- Но после... избавься от этой твари!

Любопытная луна заглядывала в окна, следя за тонкой фигурой юного герцога. Тихие шаги не тревожили сонную тишину. Ночь бережно хранит свои тайны.
Он шел через вязкую пелену узнавания. Полузабытые обрывки воспоминаний кружили голову, заставляя хмурить по-девичьи тонкие брови. Далекие отзвуки песни стройно вплетались в эту круговерть.
- Птичник!
Слово вспыхнуло в затуманенном сознании, все больше разрастаясь и выстраивая воспоминания в нужном порядке.

Как же я мог забыть? У отца была самая большая коллекция в королевстве. Самые красивые и уродливые, обыкновенные и экзотические птицы пели, услаждая слух высоких господ. Но потом...
Потом в птичнике появился новый питомец и все прекратилось. Отец закрыл родовое поместье и распродал почти всю коллекцию. Все реже появлялся при дворе и все чаще пропадал у своего нового любимца. Матушка становилась все отстраненней и холоднее, а я...
А я был мал, любопытен и тайком сбегал к Амо. Слушал непонятные мне красивые песни, не раз засыпая рядом с ним и... не помню. Почему я больше ничего не помню?
С силой сдавливаю пальцами виски, хоть так пытаясь запустить воспоминания.
Ни-че-го. Помню только, как меня отправляли к вдовствующей герцогине. Я так хотел спать. Я был болен?
- Песня?

Ушедший в раздумья, он только сейчас осознал, что на самом деле слышит песню. Волшебный голос хрустальным перезвоном звенел в ночной тиши. Звал.
Он шел все ускоряя шаг, почти бежал. И было плевать на производимый шум, сбитые неуклюжим движением вазы, стук распахнутых дверей, лишь бы быстрее добраться.

Залитая лунным светом большая зала. Створки высоких окон раскрыты настежь. Ветер раздувает прозрачные шторы, кружа почти осязаемый голос по комнате и унося его далеко за пределы сада.
В центре, вытянувшись в струну, пел Амо. Все то же бледное лицо, чернильный водопад волос и скрытые повязкой глаза. Казалось, он не слышал торопливые шаги и ошеломленный вздох, так ровно лилась его песнь.
- Амо. - безвучный шепот оборвал певца на полуслове, погружая залу в гнетущую тишину.
- Долго, ты шел слишком долго. - явственный укор в словах, отозвался вспышкой боли в сердце, болезненным стоном сорвался с губ и застил мутью слез глаза.
Поглащенный болью, он не заметил, как Амо подхватил его на руки, осторожно прижимая к груди, убаюкивая мерным стуком сердца.
- Мой!

Холодные глаза с, казалось, пульсирующим звериным зрачком пригвоздили к месту новоявленную вдовствующую герцогиню.
- Отдан матерью, обещан отцом и повязан гранью - он мой. Неужели ты думала, что может быть иначе? Ты, та которая своей глупой любовью, запустила колесо судьбы? Убирайся.

Коротка человеческая память. Давно позабыт Великий род Птиц, который своей песнью мог дозваться до богов.
Сильный и богатый род, но малочисленный, ибо тяжелы поиски спутника. Ведь так редко сойдутся мать, которая добровольно отречется от собственного дитя; отец который, зная истину, вверит свое чадо Птице, и ребенок выживший после поцелуя Смерти.